Книга «Лонгхольмский сиделец» и другие… - Виктор Иванович Носатов

его царственная простота – атрибут чисто внешний, а его значимость – зачастую показная. Это было видно по непонятной суетливости Николая II, постоянных скачков от стола к столу, где лежали вспомогательные записки, специально подготовленные флигель-адъютантами. Резкие переходы от одной темы к другой, туманность и сбивчивость речи говорили прежде всего о его ограниченности и некомпетентности. Мало того, нежелание углубляться в суть происходящих в армии, стране и за рубежом процессов показывали равнодушие императора. Да и зачем ему лишние думы, ведь для этих целей у него всегда под рукой находятся министры и военачальники, которые в любой момент готовы дать совет своему царю? В армейской среде ходила расхожая фраза о бездарных полководцах, которая била не в бровь, а в глаз: «Обладает средним образованием гвардейского полковника хорошего семейства». Так вот, это можно было с полной уверенностью сказать и о царе, которому Бог даровал право управлять крупнейшим в мире государством и многими миллионами человеческих душ. Конечно, многое зависит от его ближайшего окружения. Еще Макиавели сказал, что «короля делает свита». Кто же окружал Николая II? Это в большинстве своем серые неприметные личности, имеющие всего одно важное качество – личную преданность императору.

Несмотря на высочайшую милость царя, произведшего его в генералы и назначившего на вышестоящую должность, Баташов не ощущал от всего этого ни духовного подъема, ни особой радости. Из этой аудиенции он вынес тогда двоякое чувство. Ради великой цели нерушимости и процветания Российской империи его монархическое кредо требовало не замечать все эти недостатки Помазанника Божьего, а его офицерская честь и совесть восставали против этого. Тогда же у него и зародилась надежда на то, что война ускорит процесс познания мира не только для народа, который несет на себе все основные тяготы войны, но и для его главного правителя и самодержца и наконец-то укрепит его в сознании главного и единственного защитника Отечества. С этой великой надеждой в душе, постоянно рискуя жизнью, Баташов самоотверженно отдавал всего себя служению Богу, Царю и Отечеству, и никакие трудности и наветы не могли поколебать эту его надежду. А сознание того, что против Помазанника Божьего готовится заговор, только усилили его веру в самодержца. После разговора с британским майором, посвятившем его в тайну операции «Отречение», Баташов много думал над тем, как предупредить государя императора о готовящемся дворцовом перевороте, и ловил себя на мысли, что идти к нему с этой, довольно голословной информацией еще рано. Ведь он потребует веских доказательств, а таковых у Баташова пока нет. Ссылаться же на британского разведчика более чем опрометчиво. И лишь бессонной ночью накануне аудиенции у императора он вдруг прозрел. У монархиста-контрразведчика зародилась мысль – глубочайшим образом проанализировать все персоны, на которые пало подозрение в измене, и выявить среди них людей, по своим моральным и иным качествам способных на клятвопреступление. Он набросал список этих лиц и до глубокой ночи, пока его не сморил сон, записывал все, что знал о них лично или от людей, которым доверял. Это было началом его глубокой и кропотливой работы по добыванию фактов преступного падения веры в Помазанника Божьего, ставшей потом первопричиной крушения Российской империи…

6

Как только Баташов вошел в просторный кабинет Верховного главнокомандующего, Николай Романов легко вскочил с громоздкого, явно германской работы кресла, стоящего у заваленного картами и бумагами стола, и легкой походкой направился ему навстречу. Солнечный луч сквозь тучи, на несколько мгновений заглянувший в окна губернаторского дома, осветил сосредоточенное лицо самодержца, его темные, чуть тронутые сединой волосы и черные круги под глазами. Баташову показалось, что это совсем другой человек, так разительно изменился облик царя всего лишь за год. Как и во время предыдущей их встречи, он был в походной форме полковника лейб-гвардии Конного полка, правда, теперь на его узкой груди блестел белой эмалью новенький крест – орден Святого Георгия 4-й степени, и, самое главное, вокруг него не чувствовалась все подавляющая атмосфера царского равнодушного величия, так поразившая Баташова в прошлой аудиенции. Навстречу генералу шел простой человек, явно уставший после многих бессонных ночей, но не показывающий вида, что ему нелегко.

– У вас был ранен сын? – неожиданно спросил император после того, как, прервав официальный доклад Баташова, обменялся с ним рукопожатиями.

– Так точно, Ваше Величество, в ногу навылет.

– Раздроблена ли кость? – озабоченно спросил самодержец.

– Бог миловал, – ответил Баташов. – Хорошо известный вам хирург Вреден сделал все возможное, чтобы спасти сыну и ногу, и жизнь. После излечения в Царскосельском лазарете Аристарх возвратился в свой родной гусарский полк, шефом коего является сестра Вашего Величества великая княгиня Ольга Александровна.

– Наслышан от Ольги Александровны о героических действиях гусарского полка в Карпатах, – удовлетворенно промолвил царь. – Давно ли сын ваш произведен в офицеры и где обучался военному мастерству? – поинтересовался он.

– Накануне войны, Ваше Величество. До производства в офицеры сын мой был портупей-юнкером в Николаевском кавалерийском училище.

– В славной школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров! – воскликнул император. – Отменно, скажу я вам, отменно! Прекрасно помню парад и производство офицеров в Красном Селе. И сына вашего, кажется, припоминаю – высокий, статный красавец, представился мне так громко, что уши заложило. И если мне не изменяет память, то я с ним ныне похристосовался на Святую Пасху и пасхальное яичко вручил.

– Так точно, Ваше Величество, на Святую Пасху в Царском Селе вы Аристарха и меня пасхальным яйцом одарили. Он передал мне ваш благодатный подарок, за что я вас искренне благодарю.

– Да, прекрасного сына вы воспитали! Насколько я знаю, он у вас ныне уже штаб-ротмистр и Георгиевский кавалер, – сказал добродушно царь, мимолетно взглянув на шпаргалку, лежащую на столе. – Даст бог, он и вас скоро догонит. Кстати, я могу порекомендовать генералу Кондзеровскому предложить вашему сыну должность обер-офицера в формирующийся при Ставке Георгиевский батальон. Для этого из армии вызваны наиболее достойные, получившие ранения, георгиевские кавалеры из числа офицеров и нижних чинов…

– Покорно благодарю, Ваше Величество, я прекрасно знаю своего сына и уверен, что он ни в коем случае не согласится на такую рокировку. Для Баташова-младшего родной гусарский полк – вторая семья. Аристарх привык быть всегда на передовой линии, там, где в полной мере он может проявить все свои командирские и бойцовские качества.

– Я горжусь тем, что у меня такие офицеры, как вы, Евгений Евграфович, и ваш героический сын. При встрече непременно передайте Аристарху Евгеньевичу мое благоволение и пожелания высокой карьеры.

– Благодарю, Ваше Величество, обязательно передам сыну все ваши искренние пожелания.

Весь этот неожиданный разговор случился так сердечно,